Совсем несложно заткнуть человеку рот.
Тишина отличается после полёта пули,
в момент, когда закончился кислород,
когда человека вынули, окунули,
и снова вынули, и подключили клеммы,
когда по морде стекают кусочки крема,
когда смыкается челюсть и слышен лязг
от тридцати серебристых её защёлок,
когда девчонки молчат из-под чёрных чёлок,
когда мужчины стоят, обхватив детей,
когда говорят не те.
Тишина бывает другая: когда наутро
смотришь, как через комнату бьют лучи,
и пыльная пудра оттенками перламутра
летит на их светящиеся мечи.
Тишина, когда рыдают неудержимо,
Тишина, когда уже достают ножи,
Тишина, когда из тестового режима
автомат переключается на Виши.
Не убий.
Не лжесвидетельствуй.
Не скажи.
Тишина и молчание – брат и сестра по крови,
но их разделили в детстве на две семьи.
Не все, кто может сказать, что-то может, кроме.
Не все, кто молчит, боятся епитимьи.
Я сам человек. Когда я читаю это,
воздух проходит связки, поёт во рту,
зубы рубят его, и горло, как флейта,
колеблется, резонируя, высоту
и тембр звука меняя, и строй согласных
бьёт в барабан перепонок, концовку для,
сдирая с душ бельё и противогазы
и штампы разбивая на штемпеля.
Слушайте. Знакомых и незнакомых,
слово – не просто герцы или биты,
сопротивление это не только омы,
сила не только ньютоны. Это ты.
Голос тех, кого нет – непростое дело,
и если он умолкнет, возьми, мой друг,
мелодию. Развей её до предела,
– держи её, насколько хватает рук,
оставь молчание дома, в библиотеке,
как артобстрел на себя вызывая смех,
чтоб стих не стих, пробивая века и веки.
И если все молчат, говори за всех.
*
Пусть это – не самое лучшее из возможного,
молчания никто не поймёт сполна,
– но хуже, хуже слова неосторожного
пустая речь. И полная – тишина.
